Андрей белый. Андрей белый Андрей белый закаты анализ

Даль - без конца. Качается лениво,
шумит овес.
И сердце ждет опять нетерпеливо
всё тех же грез.
В печали бледной, виннозолотистой,
закрывшись тучей
сребристо жгучей,
садится солнце красно-золотое…
И вновь летит
вдоль желтых нив волнение святое,
овсом шумит:
«Душа, смирись: средь пира золотого
скончался день.
И на полях туманного былого
ложится тень.
Уставший мир в покое засыпает,
и впереди
весны давно никто не ожидает.
И ты не жди.
Нет ничего… И ничего не будет…
И ты умрешь…
Исчезнет мир, и Бог его забудет.
Чего ж ты ждешь?»
В дали зеркальной, огненно-лучистой,
закрывшись тучей
и окаймив дугой ее огнистой,
пунцово-жгучей,
огромный шар, склонясь, горит над нивой
багрянцем роз.
Ложится тень. Качается лениво,
шумит овес.

Июль 1902

Серебряный Колодезь

Я шел домой согбенный и усталый,
главу склонив.
Я различал далекий, запоздалый
родной призыв.
Звучало мне: «Пройдет твоя кручина,
умчится сном».
Я вдаль смотрел - тянулась паутина
на голубом
из золотых и лучезарных ниток…
Звучало мне:
«И времена свиваются, как свиток…
И всё во сне…
Для чистых слез, для радости духовной,
для бытия,
мой падший сын, мой сын единокровный,
зову тебя…»
Так я стоял счастливый, безответный.
Из пыльных туч
над далью нив вознесся златоcветный
янтарный луч.

Июнь 1902

Серебряный Колодезь

Шатаясь, склоняется колос.
Прохладой вечерней пахнет.
Вдали замирающий голос
в безвременье грустно зовет.

Зовет он тревожно, невнятно
туда, где воздушный чертог,
а тучек скользящие пятна
над нивой плывут на восток.

Закат полосою багряной
бледнеет в дали за горой.
Шумит в лучезарности пьяной
вкруг нас океан золотой.

И мир, догорая, пирует,
и мир славословит Отца,
а ветер ласкает, целует.
Целует меня без конца.

Март 1902

Москва

За солнцем

Пожаром закат златомирный пылает,
лучистой воздушностью мир пронизав,
над нивою мирной кресты зажигает
и дальние абрисы глав.

Порывом свободным воздушные ткани
в пространствах лазурных влачася, шумят,
обвив нас холодным атласом лобзаний,
с востока на запад летят.

твой контур, вонзившийся в тучу, погас.
Горячее солнце - кольцо золотое -
ушло в неизвестность от нас.

Летим к горизонту: там занавес красный
сквозит беззакатностью вечного дня.
Скорей к горизонту! Там занавес красный
весь соткан из грез и огня.

А.Белый является ярким представителем русского символизма. Его произведения отличаются сложной рифмой и не всегда просты в понимании.

Стихотворение «Раздумье» написано в свойственном для писателя стиле и его истинный смысл завуалирован. Каждый читатель может найти в нем что-то свое. Произведение очень динамично, чувства и эмоции нагнетаются с каждой строчкой.

В этом произведении поэт передает свои эмоции и чувства, которые его сопровождают наедине. В этот момент время останавливается, оно застывает в природе и становится слышно

Шорох даже маленького листка. Писатель передает свою робость и скованность. Его переполняют чувства, но выразить их он не может. Он погружается в себя, всецело отдает свои мысли природе.

Поэт очень точно передает детали перемен, связанных с закатом и засыпанием окружающего мира. В первой части стихотворения можно подумать, что писатель находится не один, а с возлюбленной. После в произведении раскрывается суть его переживаний и скованности.

Порыву и окунуться в свой сон.

Видимо автор не мог совместить гармонично свои фантазии и реальную жизнь. Его сковывали условности, он не мог почувствовать себя свободным. Приблизиться к своей заре, прикоснуться к яркому сиянию он не мог. В его взгляде горела надежда, но он все же выжидал чего то.

Стихотворение отображает не только красоту пейзажа и природные явления, связанные с закатом и окончанием дня. Это был закат в душе автора, он тоже переживал целый спектр эмоций внутри себя. Такое сравнение очень точно передает духовную составляющую человека в обществе.

Часто природа лучше понимает, что твориться в душе и человек обращается за поисками ответов именно к природе. Каждый из нас – часть природы, а красота окружающего мира подсказывает поэту, что нужно делать. Очень часто именно свободы так не хватает человечеству в ускоренном ритме современного мира.

Заветнейшие черти эзотеризма Белого выразились в его поэтическом сборнике «Золото в лазури» (1904). Сочиненные на природе, в Серебряном Колодезе, эти стихи — прогулки средь полей, претворенные в слова. «Пленэризм» Белого сродни манере художника-символиста Петрова-Водкина. Сборник «Золото в лазури», как и первый том Блока, движется от отчаяния в пору ante lucem к встрече с солнцем. На смену торжественным, медленным гимнам, на смену трепетным, словно пуантилистские гравюры Силина или Феофилактова, молитвам, на смену написанным ритмической прозой "кошмарам", вызывающим в памяти произведения Сологуба, приходит своего рода хвалебная песнь солнцу, написанная верлибром с длинными прилагательными в духе тютчевских:

В волнах далеких солнце утопало.
В слезах вечерних, бледнозолотистых
Твое лицо искрилось и сияло.

Брачные улыбки заката и брачные венцы гор Белого напоминают о брачной заре Блока. Здесь — та же география облаков, что и в симфониях («Возврат»), здесь человечество приглашается на пир — сосать «разорванные солнечные части». Многие стихи, как мистические, так и бурлескные, вдохновлены мифом об Аргусе. Целый раздел сборника, «Прежде и теперь», составлен из стилизаций и «силуэтов» в духе XVIII века. Здесь, безусловно, сказалось влияние «Мира искусства»: эти миниатюры с их архаическим, обветшалым словарем созданы под влиянием Сомова и Бенуа.

В «Золоте в лазури» Белый облекает себя «броней из солнечной ткани» и, рисуя лирический пейзаж, свободный от всякого натурализма, гибким размером, нередко приближающимся к свободному стиху, сублимирует кошмары (страх перед распятием) или утопии (полет Икара), сопровождавшие его на протяжении всей жизни. Позже, после 1914 года, когда, пережив «второе свидание» (с антропософией), Белый начнет иначе смотреть на свое прошлое, он четыре или пять раз переработает сборник, но потеряет самую значительную из новых редакций в берлинском трамвае. В 1927 году он напишет, что «период «Золота в лазури» есть период остановившейся, ставшей и под-остывшей в душе симфоничности».